– Их банду повесят, Стивен, я верю. Но не вся Германия на них похожа…, – Густи принесла атлас. Они склонились над картой южной границы рейха. Боденское озеро отделяло страну от Швейцарии.
– Не будет ничего странного, если я туда поеду, – заметила девушка:
– Июль, мне захотелось отдохнуть, перед командировкой. Библиотечная неделя означает, что я работаю над рукописью. Можно и на пляже…, – Густи хихикнула:
– Я бывала на озере, с родителями. Там выдают лодки и яхты, напрокат. Я спортсменка, решила походить под парусом…, – лодку должны были найти в Боденском озере, перевернутой. Из Нюрнберга Стивен и Густи ехали в Ульм. Оттуда они направлялись к швейцарской границе, местными поездами.
В передней медленно тикали часы. Они стояли, держась за саквояж. Стивен смотрел в темно-голубые глаза:
– Когда все закончится, Густи…, – он поцеловал начало мягких волос, над высоким лбом, – мы приедем к тебе домой, пить кофе, и любоваться Фрауэнкирхе. Ты мне устроишь настоящую экскурсию по музею. Я, кроме Сикстинской мадонны, ничего не видел…, – он нежно стер слезу с белой щеки:
– Ты вернешься, обещаю. В ювелирную шкатулку…, – за окном били утренние колокола, всходило солнце.
Они оба отлично плавали. Густи сказала, что лодку они возьмут в Констанце, в самом узком месте озера, и переберутся на южный берег. Девушка брала купальник. Густи, покраснев, пообещала: «Я не собираюсь на тебя смотреть…»
– Придется, – весело заметил полковник, – в Швейцарии, первым делом, я навещу первую церковь, которая встретится по дороге…, – Густи волновалась, что Стивена могут уволить из авиации, за брак с подданной враждебного государства. Полковник даже закашлялся:
– Чушь, прости меня. От Генриха, конечно, рекомендательное письмо, для тебя, не получить, и от Мишеля тоже, если он во Францию направляется. Но я аристократ, и моего слова окажется достаточно…, – Стивен рассказал Густи и семье и о смерти Констанцы. Густи прижалась головой к его плечу:
– Я тебе говорила, милый. Ты больше никогда не останешься один…, – они сидели, взявшись за руки, Стивен обнимал девушку. Густи думала, что скоро война, непременно, закончится:
– Генрих говорил. Гитлер собирается напасть на Россию. И Отто упоминал об атаке. Русские разобьют Гитлера. Стивен летчик, это опасно…, – она ощутила нежный поцелуй, в щеку:
– Я знаю, о чем ты думаешь, – шепнул Стивен, – знаю, любовь моя. Обещаю тебе, мы отгоним Люфтваффе от Британии. На Лондон бомбы не упадут, а, тем более, на Дрезден…, – купив билеты, посадив Мишеля в поезд, Густи, велела Стивену ждать ее под часами.
Девушка пошла в почтовое отделение, отправлять шифрованное письмо Генриху, на безопасный ящик, в Потсдаме. Она стояла в маленькой очереди, глядя на портрет Гитлера:
– Получается, что я бегу…, Густи подавила вздох, – но мы со Стивеном любим, друг друга. Генрих хотел, чтобы девушки, в группе, уехали из Германии…, – из старого, геттингенского кружка, Густи была единственной женщиной. Генрих говорил, что в других городах страны тоже есть противники Гитлера:
– Не только молодежь, – заметил младший фон Рабе, – но и люди среднего возраста. Офицеры, государственные служащие. Мы, постепенно, организуем настоящее движение…, – Густи расплатилась за марки:
– В Лондоне есть три ван Эйка. Правда, Стивен рассказывал, что их эвакуировали. Его дядя в Британском музее работал…, – Густи лизнула клей. С марки на нее смотрели какие-то арийцы, на картине Циглера: «Я знаю языки, – подумала девушка, – я очень аккуратная. Мне найдется дело, в борьбе против Гитлера, обязательно».
Дожевав булочку, Стивен улыбнулся. Густи, с ее немецкой пунктуальностью, появилась на площади тогда, когда и обещала. Она шла к входу на вокзал, высокая, в простом, бежевом летнем костюме, с нацистскими значками на лацкане. Он вдохнул запах роз. В цветочном лотке, по соседству, подняли ставни. Продавец раскладывал влажные, белые, алые, кремовые букеты.
– В тебе вся молодость и красота мира…, – нащупав в кармане какую-то медь, Стивен указал на белую розу:
– Одну, пожалуйста…, – у продавца были веселые, в морщинах глаза. Он подмигнул Стивену:
– Подарок, молодой человек. Пусть у вас все сложится…, – девушка, независимо глядя вперед, миновала высокого парня. В руке у нее оказалась роза. Густи, остановилась у табло, Стивен оказался сзади. Девушка пристроила цветок в петлицу жакета.
Поезд подавали на третью платформу. До Нюрнберга они ехали в разных вагонах. Цивильарбайтерам запрещали путешествовать с немцами. Густи, повернувшись, увидела его глаза. Полковник, не отрываясь, смотрел на нее. Девушка, одними губами, сказала: «Люблю тебя».
– Я тоже, – прочла Густи. Они отправились на перрон, держась подальше, друг от друга.
Часть шестнадцатая
Голландия, июль 1940
Северное море
Неприметный бот раскачивался на легкой волне. Рассвет оказался туманным. Выключив двигатель, они бросили якорь. Море здесь было мелким. В десяти милях к востоку лежал низкий, белого песка, остров Влиланд, из цепи Западно-Фризских островов. Меир протер очки полой рыбацкой, холщовой куртки: «У тебя нет морской болезни».
– Пропала, – Маленький Джон размял пальцы:
– Давно я у штурвала не стоял. Это семейное…, – он развернул карту, – папа ей страдал, в молодости. На войне избавился. Как видишь, – тонкие губы, едва заметно, улыбнулись, – я тоже.
Они курили, глядя на бледно-голубую краску, которой обозначалось прибрежное море, Ваддензее:
– Стивен где-то здесь погиб…, – вздохнул Маленький Джон, – или не погиб. Никто не знает, – с британского эсминца видели, как садился горящий бомбардировщик. Летчик бросился в воду, рядом вынырнула немецкая подводная лодка. Появилась вторая, эсминец получил пробоину. Корабль вынужден был спешно уйти на север, где стояла английская эскадра. Джон понимал, что моряки не могли рисковать двумя сотнями жизней, на эсминце. Легче от этого не становилось. Клинок Ворона теперь хранился в Мейденхеде, как и портрет сэра Стивена Кроу, на борту «Святой Марии».
Тетя Юджиния помолчала:
– Кому оружие передавать? Стивена и Констанцы нет …, – золотые наяды, и кентавры тускло поблескивали на эфесе. Джон погладил ножны кортика:
– Медальон пропал, с Констанцей. Незачем жалеть…, – жестко сказал себе мужчина, – чего только не пропало. Думай о деле, отправляйся в Ливерпуль…, – Питер работал в Ньюкасле, на заводах. Джон сказал тете Юджинии, что уезжает, вероятнее всего, до конца лета.
Леди Кроу кивнула:
– Здесь все в порядке. Клара за домом присматривает, а я в Уайтхолле ночую. Изредка на Ганновер-сквер выбираюсь…, – у заместителя министра промышленности, под лазоревыми глазами, залегли темные круги.
Джон оставил Блетчли-парк на мистера Мензеса, и Лауру. Дядя Джованни обучал языкам новых работников, персонала требовалось много. После падения Франции, Черчилль распорядился готовить людей для высадки на континент и совместных операций с подпольем.
– Нет еще никакого подполья, сэр Уинстон…, – осторожно сказал Джон. Черчилль затянулся сигарой:
– Будет, я обещаю. Де Голль собирает оставшиеся силы. Французы, у себя дома, не позволят немцам распоряжаться судьбой страны. Петэн…, – он повел рукой, – если не умрет, то окажется на скамье подсудимых. Будем действовать во Франции так же, как и в Польше. Создадим Управление Специальных Операций. Приказ я подписываю, в июле…, – серые глаза внимательно посмотрели на него: «Где Звезда?»
Пани Качиньская в Польше совершенно точно не появлялась. Звезде предписывалось взять с собой радиопередатчик. У нее имелись адреса руководителей подполья в Варшаве. В Блетчли-парке знали ее почерк, выйди она на связь, радисты не ошиблись бы. С начала немецкого вторжения в Голландию сеансов связи не было. Джон не хотел предполагать самое худшее. Он честно ответил:
– Не знаю, сэр Уинстон. Но выясню…, – дети Эстер находились у ее бывшего мужа. Давид увез близнецов в Мон-Сен-Мартен, в сердце оккупированной Бельгии. Джон предполагал, что Эстер не покинет Амстердам, пока не станет понятно, где находятся мальчики. С Мон-Сен-Мартеном, и с Виллемом, в Риме, из-за войны, связаться не удавалось.
Получив шифрованную телеграмму из Нью-Йорка, Джон еще больше заволновался. Мистер О’Малли прибывал в Дублин, а оттуда направлялся в Ливерпуль. Меир ехал в Европу с американскими документами. Кузен вез отлично сделанный, надежный паспорт для Джона. У герцога, правда, был акцент выпускника Итона. Пока они гнали машину из Ливерпуля, на полигон в Саутенде, Меир обучал Джона гнусавому, бруклинскому прононсу.
Эстер семье, с Песаха, ни писем, ни телеграмм не присылала.
Джон, с облегчением, узнал, что рав Горовиц добрался до Харбина, проехав через Советский Союз. Сидя за рулем форда, Меир, недовольно заметил:
